Олег Горгун, поэт. Родился в 1989 году в деревне Большие Чучевичи Лунинецкого района Брестской области, Беларусь. Стихи пишет с 15-и лет. Публиковался в журналах «Неман», «Арион», «Homo Legens», на литературном портале «Textura» и в виртуальном журнале «ЛiтРАЖ». Автор книги «Дома в октябре» (изд. «Кнiгазбор», 2015 г.). Живёт и работает в г. Минске.
* * *
Шелестение яблонь, разбег облаков,
полусонное счастье в тени,
трепыханье каких-то цветных мотыльков…
И стена постарела. Взгляни
на извилистость трещин, на их глубину.
Это время оставило след.
Это время тебе принесло тишину
и вечерний шафрановый свет.
Вон она, твоя жизнь, и не будет других
поворотов, надежд. Тишина.
Эти трещины — память о юности, в них
на две старости хватит тепла.
ГОЛУБЬ
В неописуемый,
В огненный год…
А. Белый
Подожди, когда-то и над нами,
прямо над тобой и надо мной,
захлопочет мёрзлыми крылами
серенький, обычный, городской.
Чёрные машины вдруг быстрее
станут проноситься мимо нас.
Ни о чём, как в детстве, не жалея,
мы с тобой отключимся на час
и, не понимая, что случилось,
будем всё стоять и говорить
так легко, как будто Божья милость
и не собиралась уходить.
* * *
Покуда поезда ещё грохочут,
покуда липы тянутся к окну,
в районном городке весенней ночью
ни на минуту глаз я не сомкну.
Покуда я могу представить ясно
твой голос — не погибну, не умру.
… покуда эта липа не напрасно
всю ночь шумит на ледяном ветру.
* * *
В.Ж.
Прорваться незаметно в туалет,
когда пошёл за чаем санитар,
и настрелять на вечер сигарет —
последний драгоценный, скажем, дар
такой судьбы, что сам уже забыл,
и что к чему, и как сюда попал.
Скулит в углу обоссаный дебил,
в другом мычит обдолбанный амбал,
который был спортсменом, говорят.
А ты закончил общую тетрадь,
куда весь год записывал подряд
стихи про жизнь, про небо. Не понять
ни жизни, ни свободы. Облака
плывут над костным снимком тополей.
Дрожит в окне холодная рука
с последней сигаретой тёплой в ней.
* * *
Ещё только начало августа, а уже морозная ночь.
Чувствуешь осень, её холодок внутри?
Круг замыкается. Прошлому не помочь.
В будущем что-то будет. Поговорим
лучше о чём-то вечном. Хотя, о чём?
Скрябин стучит по мёрзлым клавишам при луне.
На другом берегу океана машет своим плащом
неизвестный поэт. Титаник лежит на дне.
Пора бы слова говорить, но ещё говорит волна
о другой стороне медали, где тусклый свет
исчезающей осени, шорох травы, стена,
но кругов, треугольников, стрелок, печалей нет.
* * *
Ради одного ли мир меня?
Пьянствуют соседи, как во сне,
мисками и кружками звеня
до полночи. Весь ли мир во мне?
Часто вижу сон, как я иду
по безлюдной улице и вдруг,
замечая мелкую звезду,
чувствую безудержный испуг.
Но проснуться всё же не могу,
дальше тёмной улицей бреду…
Замерзают слёзы на снегу.
Я потом ту девочку найду.
* * *
Дочери
Будет время — станешь ты большою,
всё поймёшь. Ты будешь нас умнее.
Мир прекрасен, словно шум прибоя,
словно вечер где-то в Галилее.
Если ж мы с тобою не сумеем
разгадать вселенскую загадку,
помни лишь, как медленно тускнеют
фосфорные звёзды над кроваткой.
ЗВЕЗДА В НОЯБРЕ
Горит одна над чёрным ноябрём.
Под ней деревья, поле и дома,
дорога, по которой мы идём,
хрустим ледком в невидимый туман.
Идём куда? Ноябрь и звезда.
Хрустит ледок. Уже летит снежок.
Мы не вернёмся больше никогда.
И это хорошо придумал Бог.
* * *
осень в окне словно свет в окне
тёплый последний вольфрам листвы
грязный стакан с молоком на дне
весь натюрморт на приход увы
долгой зимы телефон заглох
прежде в пустыню удравших птиц
в ящике праздник бескрылых блох
я удалил со своих страниц
пару стихов под названьем К ***
словно проклятая нота си
в пятом углу силуэт руки
пишет на русском прости прости
МАЛЕНЬКОЕ ЗАВЕЩАНИЕ
(Из Э. Монтале)
Это ночи мерцанье, полу-
иллюзорный холодный отсвет,
перламутровый след улитки
или струйка речного кварца —
свет не в церкви, где чёрный клирик
до утра зажигает свечи,
не на фабрике, где рабочий,
раскрасневшись, бросает уголь.
Я тебе оставляю только
этот мысленный смутный отблеск,
эту радугу в чёрной льдине
как свидетельство прошлой веры,
догоревшей давно надежды
(она тлела намного дольше,
чем полено в сыром камине).
Сохрани в косметичке пепел,
когда лампочки все погаснут,
и закружатся тени ада,
и рискнёт Люцифер спуститься
на причал на Гудзоне, Сене,
на Неве, и, остатки крыльев
волоча по асфальту, скажет
только слово тебе: пора.
Это, нет, не наследство, в бурю
этим светом не скрепишь нити:
память тоньше паучьей сетки.
Только в прахе продлится время,
продолжение есть разлука.
Всё же — знак. И кто знал об этом
не окликнуть тебя не сможет.
Каждый близких узнает — была
эта гордость отнюдь не бегством,
и смирение было смелым,
этот слабый огонь во мраке
чем угодно был, но не светом
полсекунды горевшей спички.
